•

•

О чем врет дневник

Полезно ли для саморазвития - пересматривать свои старые записи, дневники, письма? Оглядываться, так сказать, на пройденный путь?...

Доныне считал, что полезно. Теперь сомнение.

Если отбросить сентиментальное самоумиление; если убрать все, что вольно или невольно желаешь видеть в этой предстающей перед тобой маленькой дорожке маленького человечка, с ее бесконечными запинками и ухабами, с брошенными там и сям окурками, бумажками, консервными банками, еще коечем... Если отодвинуть все это - увидишь...

Увидишь прежде всего топтание на месте. Фонтан глупости. Поразишься (если еще не сгнил) - бездне слепоглухоты, умственной и душевной, которую бодро несешь в себе, невзирая на все препятствия. В походном рюкзачке - неприкосновенный запас подлости, в петлице - неувядающие цветочки пошлости. И вранье, и вранье... Вместе все это называется личностью.

Повторяешься и в самоотрицании, и в назойливом самобичевании. Одни и те же бесконечные самовнушения. Удивительно непоследовательно, если учесть простую конечность жизни. Все ближе - а ты все о том же... Вот - время от времени звонит будильник: вроде бы просыпаешься, встаешь вроде бы - но на самом деле все это во сне, в продолжающемся беспробудном сне...

Безличный скучноватый смешок смерти…

Отказываюсь от автопортрета - только литературный, через героя - с любой дозой вымыслов, потребных искусству.

Дневник односторонен. Бежишь в него слабым, в моменты плаксивого одиночества, или - навыворот - истерического самоупоения, в похмелюшке, в подштанниках... Какофония самонастройки.

Спасибо за слабоумие

Понял, давно уже понял, что рассудочным разумом жизненное уравнение свое решить не сумею, слишком много в нем неизвестных и сложнозависимых переменных. Все шатко, все дуновенно - и моя жизнь, и близких, и всечеловеческая... Призывать себя срочно мудреть и чегото там достигать - глупость уже даже и не смешная. Не помудрею, нет, не пойму этот мир - уже понял это.

"Жить как живется", «жить здесь и сейчас» - не могу тоже, не свинья ибо. Духовные омовения сводятся к одному: к благодарности, к усилиям благодарности… Жизнь мне подарена, вернее, одолжена, у меня ее заберут обратно, - я сотворяю из нее, что получается; а получается не совсем хорошо, даже совсем, наверное, нехорошо, но не мне судить, я ведь по отношению к Целой Жизни вполне слабоумен. Так что же, хоть вежливой иронии ради, откланиваясь, неужели же не сказать спасибо?...

Волна я, волна…

Хорошо, что я, матерый эгоцентрист, врачебно узнал многих и множество многих. Хоть както уравновесил внутри “я” и “другого”.

Теперь точно знаю, что я не интересней любого иного, не более заслуживаю жизни и не менее - смерти. Ни подвиги мои перед человеками, ни одаренность не добавляют ни капельки преимущества.

Не более чем волна я - в океанском кипении бытия - звенышко волновой бесконечности, и обречен, свершившись, исчезнуть, дать путь новым волнам, одна из которых, быть может, опять будет мною...

О свинстве счастья, о коже, которая слезла…

Когда сравниваешь себя, глядя пристально и подробно, с большим множеством узнанных столь же подробно и пристально, - видишь зерна судеб: те постоянные, которые в нас действуют как переменные. Извлекается смысл - сырым, прямо из родовых путей…

Каждому, даже и идиоту последнему - вот начало: Дарованное. Жизнь, благо, счастье - бесплатное, самособойное, и не знаешь, и знать не хочешь, откуда оно. Бессознателен. Откуда течешь, куда вытечешь - никакого понятия.

А потом вдруг тебя кидают - изгнание из утробы, отнятие от груди, отнятие жизни…

О, наказание!.. Давно заготовленное, долго зревшее и нагрянувшее, - и твой ужас, ад, кризис, почти смерть - если почти…

Этот архетипический кризисный цикл повторяется столько раз, насколько хватает твоих генетических батареек и/или благоволения небес. Столькото раз миг последний оказывается предпоследним, и в нем - чудо, спасение. Тебя продлевают, дозволяют продолжиться. Помилование, прощение. От Кого - снова не ведаешь, узреть можешь только ближайшее: через кого или чем - инструмент или посланного осуществителя, средство. И опять жизнь, и опять беспамятство, опять свинство счастья, себя знать не желающее. Поймешь ли, что проживешь ровно столько, насколько хватит твоей благодарности? Нет, не поймешь. Она же так утомительна, благодарность, и так легко ее из себя изъять, столько помошников. Узнаешь или нет, что спасает тебя Любовь? Узнавание многоступенчато...

…Зачатие существа, ставшего мною, произошло от взаимной страстной любви. Окружавшие мою маму защита, забота и нежность проникли в мою зародышевую протоплазму, и я до сих пор ощущаю то давнее чревное благополучие в своей уверенной широкой груди, несу его в развороте плеч…

Но роды были ужасные, роды не состоялись бы, не подоспей акушерка особой опытности, в предпоследний миг. Вытащила белым, холодным, почти мертвым, без крика. Елееле ожил. Зато потом - развитие вскачь, с веселым, бурным здоровьем, невыносимый аппетит к жизни. Задатка его хватило и на войну и ошпаривание войной, в смысле самом буквальном.

Едем в эвакопоезде, в битком набитом вагоне… По рассказу мамы - не успели отползти от Москвы, как приметил фашистский летчик и стал преследовать, атаковать - то ли обстрелять, то ли бомбу... Машинист - то вперед, рывками, то тормозил. Резко, как только мог. Я, трехлеток, без удержу хохотал, меня забавляло, как скачут, шарахаются и летают из угла в угол мешки, люди, костыль чейто, сумки, башмак, картошка... Я рвался из рук - поймать чтонибудь, полетать... И полетел - одним из толчков вышибло у мамы из рук - под обрушившийся титан с кипятком.

…Старуха спасла какаято, приказавшая: «Ссыте на яво, мужуки. Ссыте скорей. Кожа слезеть, помреть. Сымайте с его все. Держитесь об друг друга, на колени пуститесь. Кружком, кружком. Вынай, малый, не бойсь. Вынай, дед, вынай...»

Кожа слезла. Не сразу.

Под ней оказалась другая...

Здравствуй, земля

Жизнь моя похожа на постепенное (с провалами) просыпание. И на засыпание тоже...

Теперь понимаю, что знал с рождения (до?..) страшно много, знал все или почти все, да - только забыл, что именно...

Мама вспоминала со смехом (“А расскажи, какой я был маленький?”), - что был я младенцем необыкновенно общительным, ко всемвсемвсем обращался из коляски на улице с вдохновенными нечленораздельными изречениями, чтото доказывал, объяснял, жестикулировал, пел, смеялся...

Искал язык?

Да - и когда стал рисовать, и первые попытки самостоятельного музицирования и фантастические сочинения...

Но - понятный парадокс - забывание содержания по мере овладения формой. Языками, которые мне предлагали, я забывал - забивал память Сущего.

Учили чужому. Встречался и со своим, но не узнавал, только чувствовал. Все, что усваивал, было лишь воспоминаниаем.

Поражало учителей (но не меня самого) знание точных значений многих, ранее не знакомых, казалось бы, иностранных слов.

...Понимаю теперь: я и должен был забыть Все - чтобы снова вспомнить - на языке тех, к кому послан…

*

Масса людей, приходящих ко мне, похожа на рыб. Вотвот, рыбы, рыбы, бьющиеся в сетях, выволакиваемых из воды. Не понимают, что происходит с ними, бьются и задыхаются…

И я тоже бьюсь в сети своей судьбы, иногда она кажется мне паутиной, а я себе - мухой… Паук затаился, но вотвот появится… То судорожно трепыхаюсь, то затихаю, чтобы подумать, как выпутаться… время идет… близится миг…

Странным образом эдакая жизнерадостность сочетается у меня с ощущением мощи, какойто неизмеримой силы во мне, с верой в полнейшую мою непобедимость, в бессмертие...

Александр Мень напутственно пожелал: «Дозрей до принятия своей слабости и смертности как награды - и вырастешь за пределы…»

После ревизии сделанного должен остаться маленький, но тугой рюкзачок годящегося - отжимка из памяти и трудов, из себябывшего, отработанного - то, что стоило бы прихватить в новый Путь.

Житейски живи мигом данным, в трудах же оставь всякое цепляние за преходящее - прочь, прочь, отряси, не нравься, останься наедине с чистой творящей страстью...

«Печаль моя светла…»

Важнейшее для меня состояние - или, правильнее сказать, наполнение называю счастливой несчастностью, счастливонесчастностью... Ее можно дарить, да! - с божественной закономерностью состояние это, ясно выраженное вовне - переданное другому - прекрасно на него действует, дает свет и тепло, живой смысл...

В эти мгновения человек становится Художником Жизни.

Счастливонесчастными делает нас красота, влюбленность и обращение к гениальному творчеству. Гений счастливонесчастен сам, изнутри, независимо или малозависимо от обстоятельств...

Кажется иногда, что и я на волоске от такой возможности…

Невысказанность

Бездонное богатство у меня - моя жизнь. Связка волшебных ключей - мое слово, которое может все, моя мысль, которая любит все, моя музыка, которая - все...

Что мешает мне взять эти ключи - и.…………?..

Жизнь мешает, сама жизнь. Так выходит, что необходимо практически умереть, чтобы высказаться.

Я мешаю себе быть собойвысказанным, мешаю! - Куда мне убрать себя? - И о чем поведаю, что я выскажу, когда, наконец, уберу себя окончательно?..

Ладно, хватит истерик. Лентяй я, лентяй постыдный, пещерный, элементарный лентяй, только всегото. Смертельный инстинкт самосохранения от Вечности!..

Упустил огромное множество характеров, сцен, историй. Не записывал их просто по лени, гадостно признаваться... Мои пациенты - море портретов, сюжетов, судеб, живые притчи и психологические детективы... Я помню о них все, знаю, что помню ( когда надо к случаю - вспоминаю всегда точно и ярко) - но каждодневно доставать жизнь из памяти - для запечатления в неподвластном времени Смысловом пространстве, для художественного преобразования ради извлечения Красоты - как истово делал всю жизнь любимый мой Чехов, мое божество - ленюсь, черт бы меня подрал, ленюсь наркотически, откровенно, безумно, самоубийственно…

И чем только я себя не оправдываю. В записывании за действительностью углядел нечто среднее между стукачеством и воровством. Поставил дилемму колом: либо записывать за жизнью, растудыблин, либо жить, блинблинблинрастуды. Ну вот, говорю себе, записал - вот слямзил кусочек жизни в свою тетрадку, расписавшись тем самым, что ты в этот момент не жил, а чтото зажилил...

Господи, пошли мне озарение. Сними, Господи, с души моей пелену, дай мне увидеть, что нужно делать, увидеть душой - и силы придут...

Взглянув в зеркало по пути на кухню

Есть истины, проверенные кровью.
В Природе, недоступной милосердию,
умение болеть равно здоровью,
искусство умирать равно бессмертию.

А мой рассказ пока не получился,
еще не сшита исповедь ночная.
Болеть я худобедно научился,
а умирать все только начинаю.

И чем яснее мне, что я невольник,
и чем теснее поджимают сроки,
тем слаще я, как оголтелый школьник,
гуляю и не делаю уроки…

Я жил до сих пор и живу пристойноблагополучной жизнью, которую все явственнее ощущаю позорной. Лень и трусость составляют ее интимную основу, настолько интимную, что у меня никогда не болит голова. Я почти всегда хорошо себя чувствую. Я никогда не испытывал великих страданий. Я никогда не предпринимал великих трудов, а если предпринимал, то не оканчивал. У меня достаточно широкий и гибкий набор приспособлений для того, чтобы быть довольным собой и делать людей довольными мною. Этой простой и доступной цели я подчинил свою одаренность. И я делаю это достаточно хитро, чтобы и у других, и у себя самого поддерживать, что я способен на нечто большее. Я и вправду способен на большее. Только не делаю это большее. Только не делаю. Только не…

Признаки искренности

Однажды мне удалось честно признаться перед собой, что я не могу быть честным перед собой. Тем паче - на сцене общения, в присутствии или возможном присутствии других - в дневнике или в книге. Не получается. Спазм. Кажется - вот, расковался, вышел из панциря, ВЫРВАЛСЯ в СЕБЯ - ооо!..

Оказывается, истерика.

После отлежки написанного с отвращением видишь скрытые от себя в тот момент мотивы, позу, позу и позу, крупные и мелкие подтасовки…

Чем шире распахиваешься, тем глубже прячешься…

Рыночное отношение к себе въелось в подкорку, не денежное, так этическое, но рыночное, все равно.

Искренность не товар. Как только ее подставляешь оценке, какой угодно, хоть Господа Бога, - мертвеет мгновенно,

как Эвридика при роковой оглядке Орфеевой - и уже призрак, уже подделка, уже ложь. Искусственная искренность, актерская - ходкий продукт, но поразительно легко протухает, прямо по ходу употребления… Ни средством для чеголибо не может быть искренность, ни даже целью. Есть, либо нет. Чистое бытие.

Не невысказанность, а неискренность равна смерти.

*

Кто просил меня рассказать, как сходят с ума?..
В детстве это случилось… Искал нечто,
забрел за обочину и увидев НИЧТО испугался
но было поздно уже
только ногу успел занести обратно и
как подкошенный пал
толпой дикой поперли
инакосмыслы бесстыжие иносущности
совершенно голые и голодные
вы зовете их тайнами вы отводите ваши
зомбированные глаза

ну а я теперь подо всеми шкурами
созерцаю утробные судороги изнанок
нанизываюсь на зазубрины запятых
лезущих из заплат расползающихся сознаний
знойно это занятие и задувает в мозг разные мысли
так вы привыкли обозначать спотыкания
ваших биополей а любовью назвали футбол
хромосом скорей гол забить гол гол гол
а потом на пенсию..
Кто меня спрашивал, как сходят с ума?

Долой левитацию

Доигрался, попал намедни в учителя. Конспектируют, подчеркивают, цитируют, носят за пазухой. Живут “по Леви”. Поклоняются, ловят, бредят, пошло мифоложество, слышал уже пару анекдотов про себя, один из которых, кажется, сам же и сочинил по пьянке...

Сам виноват, мудрак, вылез. И это ято, эстетический онанист и нарцисс, школьный хулиган, терпеть ненавидящий всякую, хоть на микрон выпирающую из штанов, правотишку.

Потом, как кумиру и полагается, обосрут. Уже.

Удачный эксперимент, не предполагал только, что такой оглушительноскучный.

Картонка в почтовом ящике, черными плакатными буквами: ЖДИ СМЕРТИ. Рядом благодарственная телеграмма - за “Нестандартного ребенка”... Жизнь на военно кочевом положении.

А ведь всегото лишь попытался - живым быть на листках бумажных и через буковки дарить жизнь живую... И вот вскрылась какая запредельная духовная дистрофия народа, голодные судороги.

Болезные, кыш!.. Ротики раскрывайте, а ручками брать не надо, измажете и измажетесь… Не присобачивайте постамент, боюсь холода и люблю плясать. Найдите себе какогонибудь Кашпировского, вознесите, будет большой кайф скинуть вдребезги. Не выкраивайте икону из моих строчек. Не в том человек, что написал, а в том, что недописал. Не делайте из меня самозванца. НИГДЕ я не говорю, что могу больше вас. Учитель, гуру, наставник? - Фигушки с маслом. Смертный болящий врач. Вам помогаю, но ничего не могу в жизни собственной, кроме обычной дури, а что могу, то не для себя. Все в точности по закону Природы. Такое точно, как вы, больное беспомощное чудовище.

Жить, просто жить. Руки на клавиши.

Истины без границ взыскуя нашел повод заткнуться

Тупо и безуспешно борюсь со своим лирическим вампиризмом. Ух, жуть подкожная!..

Все писатели и поэты, все самовыраженцыхудожники, все болтуныученые, все лгунищиполитики, все эти прямоиликосвенноосебеговорители, все токующие глухари и воркующие глухарки долдонят одно: “Вот я какой, вот я какой, вот я какой, какой я, я, я” - кричат, щебечут, шепчут, надрываются, намекают, подразумевают…

Вот какой я хороший - тем, что не боюсь сказать, какой я хороший. Вот какой я высоконравственный - тем, что признаю, какой я плохой. Вот как я прав признанием неправоты. Вот как умен - признанием глупости. Я хорош! Я велик! Я всепервый достоин жизни и размножения!.. Дайте, дайте же мне пососать вашей вкусненькой кровушкипохвалы, дайте еще разочек вколоть героинчик вашего восхищения…

Уж давно просек, что это, окромя действия сексуальнорыночного инстинкта, дарвиновского этого самого полового отбора, - еще и социумная зомбированность: оценочносамооценочная установка, ярмо оценки, оценочная задолбанность, оценочная удавленность с первых сраных пеленок.

Истины без границ взыскуя, раздалбываюсь, раззомбливаюсь…Заклинаю себя деннонощно: не хочу нравиться, не хочу удивлять, не хочу восхищать, не хочу злить и тревожить завистью, не хочу производить своею персоной совсем никаких эффектов... Самооценка, пошла на три буквы!..

Хаха, как же. Хотел быть лучше других, плюнул и захотел быть лучше себя?.. Истины без границ взыскуя, откроешь рот - и уже перед кемто оправдываешься; пискнешь разокдругой, и уже убеждаешь когото в своем богоподобии... И получается, мать честная!..

По причине, указанной выше...

Четыре утра. Примерно в это время меня поднимает боль.

Делаю мыслемассаж, встаю, завариваю чай или кофе, чтонибудь принимаю или не принимаю, делаю гимнастику или мыслегимнастику , или не делаю - и сажусь за стол. (Тоже можно мысленно.)

Мой Неведомый, здравствуй. Трагикомедия не в том, что я мудрый доктор, не могу себя вылечить. “Врачу, исцелися сам”, в смысле буквальном - предложение идиота. Кто же это такой догадливый?.. Кто обязал доктора быть бессмертным и совершенным?.. Богу в таком случае тоже есть от чего полечиться.

А в чем же трагикомедия? В том, что у меня есть право на вранье, которым я пользуюсь.

Меньше, чем мог бы, но пользуюсь.

Первый документ в досье новоприбывшего на тот свет Имярека - отчетец, томов на двести - сколько, где, когда, почему, зачем и с какими последствиями было вранья в промелькнувшей имярековой жизни.

Приложение - правда об этой жизни. Не просто правда, конечно, не пошленькая правдёнка, как говорят актеры, а Правда Истинная, как народ говорит, настоящая правда. Листикдругой.

Комитрагедия в том, что и при самых истовых посюсторонних усилиях сказать, записать, выразить, запечатлеть эту вот самую правду - не получается.

Все равно вранье, вранье и вранье…Мумифицированное вранье, так сказать, нетленка. К примеру вот: «Мысль изреченная есть ложь». Держу пари, что поэт не заметил собственного логического парадокса. Если мысль изреченная - ложь, то в том числе и вот эта, она ведь изречена?.. В таком случае изреченная мысль не есть ложь!..Но изречена эта мысль при посредстве лжи, путем лжи…

Запела первая птица. Вотвот засветает... Внезапно стало понятно, почему я люблю тебя, мой Неведомый, почему люблю... Я мог бы об этом сказать, словом владею, но не скажу. По причине, указанной Выше.

Как же светло стало, когда дошло, наконец, до тупой души моей, что говорю с Тобой и пишу Тебе, прежде всех Тебе.

Зачем нужно было, чтобы я Тебя так долго не узнавал? Путался по сторонам...

Тут замешан Третий, подслушивающий, создатель помех, в котором Ты, очевидно, не на шутку заинтересован. Собственно, и весь разговор ради этого Третьего?.. Некий спектакль, понимаю - но ведь не только, скажи, не только?..

Знаю, страдаешь вместе со мной: знаю, главное страдание Твое - невозможность сделать меня Тебе равным. Мое главное страдание, как Ты понимаешь, встречное...

Двуполушарность жизни

Уже свыкся не просто с сознанием смертности, но с истинным положением самосознающего существа - положением умирающего. Да, знаю, помню... Вот только живу преступно несоответственно.

Нужно отказываться от гораздо большего, чем казалось...

Желания, обещания, поцелуи мира, умирающего во мне, крылья снов... К чертовой матери Ваш больной мир и его вонючие потроха. А - пошло оно... А - погуляй вволю, выразись - и пропади все пропадом! - вот что поет Желание и пришептывает, и лепечет, что это долг, долг божественный!..

Легче, приятней, наркозней уходить будет тот, нектопоследующий, кто вдохнет аромат твоих наслаждений, запечатленный в строках, звуках, красках и линиях, райской памятью помня, что ты был на вершине... Чего же боле?.. Без Моцарта - разве я жил бы?.. Был Моцарт, есть Моцарт - и умереть можно... Запечатлеть стон наслаждения, изрыгнуть фонтан жгучей крови, а там будь что будет!..

Но долг иной. Но страдание - тьма, в которую должен вбросить карту спасения, предупредить... Знаю, вижу... Тьма одиноких путников. Им не до поцелуйчиков, им дорогу, ночлег и опять дорогу...

Особенности национальной безопасности

Действительный случай, сам видел и проследил… Дело было в конце восьмидесятых годов.

В экскурсионном бюро в самом центре Москвы, возле Кузнецкого - зашел, вижу: посреди большого офисного зала стоит строительная стремянка, вся покореженная, полусломанная. В потолок упираясь - стоит. На стремянке записка: “Просьба лестницу не убирать, может обвалиться потолок”.

Кругом толчется народ. Люди ходят тудасюда, толкают стремянку, ушибаются о нее. Некоторые останавливаются, тупо читают надпись. Вверх не смотрят. Отходят. Подходят…

Через пару недель захожу и узнаю, что потолок этот грохнулся наконец. Стремянку ктото упер. По счастью, произошло это в нерабочее время, не пострадал никто.

Слушайте... Не убирайте меня, пожалуйста: я стремянка, поддерживающая ваш потолок, ей же Богу!..

левиртуальная улица • ВЛАДИМИРА ЛЕВИ • писателя, врача, психолога