Месяц был из белого металла,
а слова – из кварца и слюды.
«Этот город мёртв – oна сказала, –
нет людей и замело следы.

Ели... пели... ждали... и служили...
Кроме неуверенного «ли…»
под холстиной времени и пыли,
что еще они уберегли?

Или спать ушли, да не заснули
где-то под корнями у сосны?
Где теперь их чада и кастрюли,
их собаки, лошади и сны?..»

Он промолвил: «Если на века
сам Господь оставил это место,
для кого мерцают облака
ломтиками лёгкого асбеста?

Театральна света суета,
безупречна смена декораций,
но свободны в зале все места,
и не будет зрительских оваций.

Взял песок дороги и мосты,
сгинули ремёсла и искусства,
может только чувство пустоты –
тоже человеческое чувство...»

Он умолк и не окончил фразу.
...И ему почудилось, и ей,
как пространство заполняют сразу
легионы маленьких теней...

Тени были, плыли где-то рядом –
не мертвы и живы не вполне –
ни дыханьем не задев, ни взглядом
тех двоих, застывших на холме,

что глотали воздух, будто взвесь
терпкого учительского мела.
и молчали, отчего – бог весть...
А вдали дороженька немела.