Рай, эдем, парадиз,
или просто заброшенный дом
с паутиной в углах
и заплывшими стеклами окон...
Ты, двухтысячный год,
ты, упырь,
для кого мы живем, -
Ты кружишься над нами -
и серый доносится клекот.
Подожди, не спеши -
твой приход все равно недалек;
Нас зовет Мать-земля,
мы уходим в нее - и не спорим...
Умолкает огонь,
затихает в золе уголек,
И река умирает -
и смерть называется Морем.
...Ты поешь, мой щегол,
ты щебечешь на все голоса,
Ты его не боишься -
и быль превращается в небыль;
Ты поешь, мой дружок, -
только срок у тебя – полчаса,
Ты спешишь, мой птенец,
и не слышишь, как рушится небо.
Начинается день
запредельной тоской сквозняка
(Эта щедрость щегла -
только петь бы ему, а не плакать...);
Надвигается день,
и газетная крепнет строка,
И бросает на камни
пушистую, теплую мякоть.
Поднимись, мой малыш,
обопрись на тугое крыло,
Разве это впервой,
разве боль - не привычное бремя ?
Нам с тобой повезло -
и сегодня опять пронесло:
Пронеслось мимо пас,
словно нетопырь, серое время.
У незримых оград,
именуемых завтрашним днем,
Мы с тобою, дружище, еще попоем и поспорим,
Ободрись, оглянись -
нам пока что не страшно вдвоем
У чугунных решеток реки,
называемой Горем.
...Но все уже круги,
все теснее замедленный звон
Полуночных часов
с утомленных, стареющих башен...
И встает над землей
непроглядная темень знамен –
Вот он, завтрашний день, -
бесприютен,
и горек,
и страшен.
1964
|
