...Вождь просыпается привычно – в восемь,
Он выпивает рюмку водки с перцем,
Он надевает теплые кальсоны
И нехотя выходит на парад.
Вновь позарань вопят и в трубы дуют,
И бьют в чудовищные барабаны,
И сонмища кузнечиков железных
Стрекочут по московским площадям...
А где-то плачет жалобно ребенок,
А где-то девушка о счастье бредит,
И раздают воскресную баланду
В тесовых парадизах лагерей.
В палате грязной в доме инвалидов
Старик усталый долго затихает,
И звуки с юности знакомой песни –
Последнее, что слышится ему...
А неподалеку, за три квартала,
Его палач, мордатый недоносок,
Пришпиливает ордена к мундиру,
На праздничную пьянку торопясь.
Уже темнеет – краток день осенний.
Иные времена – иные песни:
Привычный выкрик пьяного надрыва
Несется над ликующей страной:
То слышится блатное завыванье,
То отвратительный немецкий шлягер,
А то и вовсе что-то жеребячье...
Так – матерщиной, топотом и визгом
Мы славим годовщину Октября,
Которую уже – а все темнее...
Ну что же вам придумать в утешенье?
Какие обозначить перспективы?
Какую наболтать белиберду?
Про светлые вы не хотите ль дали,
Где что-то там увидят наши дети?
(Не дай им Бог припомнить про отцов!)
Но ныне уж – не то что наши дети –
Замученные холодом деревья,
Унылые громады новостроек
С рождения не верят ни во что.
И до каких еще нам разговоров
Пред этим пристальным и горьким взглядом,
Пред этим беспощадным, откровенным
Презрением кладбищ и пустырей?
Так замолчим скорей – и молча, молча,
Немного подождем – совсем немного –
Пока придет огонь животворящий:
Рассудит нас и вступится за нас.
А под конец, хотите в утешенье? –
По мнению Тейяра де Шардена,
Ученого отца-иезуита,
Мельчайшею частицею сознания
И одинокий атом наделен.
И, значит, открывается надежда,
Что в далеке, не видном нам сегодня,
Они, сложившись в лучшие соцветья,
Когда-нибудь с усилием припомнят,
Как жили мы и радовались мы...

1967