Под европейской ночью черной
Заламывает руки он.
Вл. Ходасевич


Смерть начинается каждое утро.
Слышен далекий школьный звонок,
Волосы чешет седая лахудра,
Тявкнул призывно голодный щенок.
В разных размерностях четырехмерки,
Трепет и хохот, унынье и гам...
Кто-то родился... У сварщицы Верки
Мать померла. К отпеванью во храм
Надо ее снарядить, обиходить –
Богу угоден приязненный вид...
Вновь запуржило. И, знать, по погоде
Кто-то избит. А быть может, убит.
Напоминая – то грубо, то тонко,
Как она призрачна, как коротка,
То беззащитной улыбкой ребенка,
То виноватым лицом старика,
Жизнь неприветлива в нашем квартале,
Словно запуганная сирота... Мы ли виной?
Ведь заречные дали Светят безгрешно...
И синь так чиста...
В книге земного прихода-расхода
Что-то неладно – концы не свести...
Как нам дожить до «священного года»?
Движутся стрелки – уже не к пяти* –
К двум или трем беззащитным минутам...
Маятник мается – стук-перестук...
Путь ли закрыт? Иль итог перепутан?
Слышится слитно – уют и каюк.
Пили-курили, не знали печали,
Строили-рвали, засмейся-завой...'
И не заметили, как превращали
Ночь европейскую – в мрак мировой.
Близок итог. А быть может, помнилось?
Может, «прорвемся», как кто-то сказал?
Неисчерпаема Божия милость,
Только от нас Он, наверно, устал...


_________________
* После атомного взрыва в Хиросиме некоторые физики обозначили на «часах жизни» время – без десяти двенадцать. После испытания водородной бомбы – без пяти.