Гипноз и музыка – ближайшая родня.
из интервью для журнала “Кругозор”1989г
С уличного холода – сразу за инструмент: разогреть руки
и вжиться в клавиатуру. Мелодии, заполнившие студию, звучат будто с невидимого
нотного листа, без помарок.
– Владимир Львович, только что сыгранное и есть то, что вы
называете медитацией?
– Нет, пока только импровизация, вхождение... Разница та же, что между
стихами и поэзией, которой может не быть и в стихах самых искусных. Импровизация
– только “стихи”, действие от “я”. А медитация – инобытие. Звуки уже сами,
помимо воли, стремятся к связности и законченности, все предслышится,
все едино... Не сочинение, а рождение, как рождается уже готовое существо,
живое.
– Но как понять эту “готовость”?
– Так же, как обыкновенное вдохновение, то есть, никак. Моя задача за
инструментом единственная: не помешать музыке.
– Ваш случай, видимо, феноменален?
– Всего лишь уцелевшее детство. С древнейших времен известный медиумизм.
“Медиум” – по латыни значит: “посредник”, “связующий”. Посредничество
между мирами. Связь между жизнями, связь через человека – через кого же
ещё ей быть?..
– Вы изучали медиумизм как психолог? Насколько помнится,
медиумизм как-то связан с гипнозом?
– Да, именно, а гипноз и музыка – очень близкие родственники… Занимаясь
и тем, и другим, я понял, что каждый человек – медиум, чудо, само о себе
не ведающее. Медиумизм – естественное состояние ребенка, его первичное
бытие; отсюда и поразительная детская восприимчивость. У человека, находящегося
в глубоком гипнотическом трансе, психика переходит в первично-детское
состояние, это можно сравнить с таянием толщи льда… Окружающая реальность
почти не воспринимается. Зато предельно усиливается связь с иною реальностью
– с кем-то или с чем-то в себе или вне себя, по другой терминологии –
“с тонким миром”. Медиума в состоянии транса уже нельзя считать личностью,
он не владеет собой, невменяем: его речь, чувства, воля, поступки – уже
не его... Похоже иногда на психоз. Но если спросить у любого актера, знакомого
с психотехникой Станиславского, бывает ли самоуправляемая невменяемость,
он ответит: конечно, да. Самое необходимое рабочее состояние…
Собеседник снова за роялем. Пауза сосредоточения... Первые
звуки – с закрытыми глазами. И дальше – почти не открывая глаз, руки неуследимы.
После музыки, которую не стоит описывать(лучше послушать диск), продолжается
разговор.
– Где вы учились?
– Полтора класса музшколы. Практически самоучка. Уже в зрелых годах –
несколько частных уроков композиции. Попытки медитировать – с детства.
Вживался в звуки, фантазировал, мечтал в них, летал... С юности – импровизации
в разных стилях, попытки сочинений. Наработалась стихийная виртуозность,
сама по себе мало стоящая. Медитативные миры развернулись позже, когда
уже работал психотерапевтом. Помогло музыкальное общение с пациентами,
музыкотерапия. Окрылось, что каждому для исцеления как души, так и тела,
нужна музыка, но не какая-нибудь, а своя. Такой музыкой может, по счастливому
совпадению, оказаться чья-то, уже сочиненная; иногда все или почти все
творчество какого-то композитора или исполнителя, а иной раз всего несколько
тактов... Но чаще это музыка, еще никем не написанная, но сущая... Музыка
живет в каждом. Но не для всех слышима... В музыкальных вживаниях я перевоплощаюсь
в своих слушателей и рисую их в музыкальных образах. Это общение без барьеров,
душевная связь без границ и пределов.
– А что дает музыка лично вам?
– “Дает” – не то слово. Если не провожу за роялем хотя бы час-полтора
в день, чувствую себя больным и ограбленным, неуместным в жизни. Растренированность
души мстит жестоко, в сравнении с этим потери в профессионализме – мелочь.
Сознаю огромные, уже невосполнимые пробелы в своем музыкальном образовании,
недоработки в пианистической технике. Но происходят чудеса: технику рождает
сама Музыка, руки вдруг делаются послушными любой сложности, важно только
не успеть себе удивиться.
– Считаете ли вы себя композитором?
– Не считаю, но ощущаю. Дело ведь не в названии, и неважно, какими средствами
мы работаем на духовную связь.
|